Публикации

В памяти моей семьи этот день всегда был главным. День 27 января. Помните, у Ольги Берггольц «Сегодня в городе салют. Сегодня ленинградцы плачут…»

Моя мама жила и работала в этом городе все 900 страшных дней. Она ушла из жизни рано. Очень гордилась медалью «За оборону Ленинграда». Верила, что эта медаль будет наследоваться детьми.

Для моей мамы это было очень важно. Она думать не думала о каких-то льготах и преференциях. Ей было важно, чтобы я выросла и детей воспитала с памятью о величайшем подвиге людей, подвиге, которому нет равных в современной истории. Позднее, правда, стало известно, что статус медали нормы о наследовании не имеет. Да это не важно. Мамину медаль я храню, как реликвию.

Понятно, что блокадников, таких, как моя мама, уже практически нет в живых. Считайте сами. Тем, кто, будучи взрослым, работал в блокадном Ленинграде, уже должно быть сто и более лет. Конечно, ещё живы, и дай Бог им здоровья, дети блокадного Ленинграда. Но и они уже весьма преклонного возраста.

Моему родственнику, живущему сейчас в Германии, к моменту начала блокады было уже девять лет. Сколько ему сейчас лет, может подсчитать каждый.

И вот я перехожу к первому страшному вопросу, который меня мучает. Оговорюсь ещё раз. Для меня жители блокадного Ленинграда любого возраста – герои.

Несмотря на то, что в январе 2019 года мы будем отмечать 75-летие полного освобождения Ленинграда от вражеской блокады, то есть дату внушительную уже по историческим меркам, число клубов блокадников и членов в них остаётся большим.

Сначала я этому удивлялась. Но, обратившись к официальным документам, прочитала, что удостоверение «Житель блокадного Ленинграда» выдаётся тем, кто не менее четырёх месяцев в период с 08.09.1941 г. по 27.01.1944 г. находился в Ленинграде. Это относится и к детям. Повторяю, для меня не только четыре месяца, даже один день жить в условиях блокадного города, уже подвиг.

Речь о другом. Речь о передаче памяти следующим поколениям. О воспитании своих детей и внуков. Общества в целом. Притом, речь не только о тех, кто живёт за рубежом. Речь и о тех, кто в России, о жителях современного Петербурга.

Похоже, что далеко не все сегодня воспринимают подвиг ленинградцев так, как он того заслуживает. Может быть, «молодым» блокадникам сложно убеждать и приводить примеры только из чужих воспоминаний. Не буду лукавить.

В детстве я тоже не задавала вопросы о блокаде и о войне. Хотя тогда было кого спрашивать. Но у молодости другие интересы. Вокруг был яркий мир, а взрослые нас щадили. Хотели, чтобы мы в полной мере наслаждались радостями мирной жизни.

Они были очень щедрыми – люди того поколения. Не говорили всё время о пережитых тяготах, строили новую счастливую жизнь.

Когда я повзрослела, стала искать тех, кому можно задать вопросы о блокаде. Тогда таких было ещё не мало. Речь идёт о взрослых, не о детях. И уже тем более, не о маленьких. О тех, кто жил в городе все 900 дней.

Моей мамы давно не было в живых, но я хорошо знала её соседей по блокадному дому. Собственно, они были уже моими соседями. Коренные ленинградцы помнят те времена, когда по всему городу стояли будочки, где можно было почистить обувь, поставить набойки, поболтать.

В них сидели серьёзные, как правило, в возрасте, мужчины и женщины, южные по внешнему виду люди. Это была такая диаспора в Ленинграде – ассирийцы. Чистка обуви была исключительно их видом деятельности.

На углу Садовой и Невского, у Гостиного двора сидела такая баба Маня. С её внуками я выросла. А с моей мамой она пережила в доме на Невском все тяготы блокады. Обувь, конечно, тогда не чистила, а работала на заводе.

Вот к ней я и приставала со своими вопросами:

– Почему вы не эвакуировались? Вы понимали, что вас ждёт?

Не знаю, сколько классов образования было у бабы Мани. Явно, в отличие от своих внуков, она университетов не кончала. Потому отвечала просто:

– А куда было ехать из дома? Мы даже представить не могли, что нас ждёт. Но здесь был наш дом. Как же всё бросить?

– Ну, другие же эвакуировались?

– Но, во-первых, это не так легко было. А потом, думали, что война скоро кончится.

– А вы понимаете, что жизнь в блокадном городе - это подвиг?

– Этому вас в школе научили? Ну, какой подвиг?! Подвиг – это на фронте. А так, мы как все: жили, работали. Голодали, правда. И умирали...

– А будет молодёжь и те, кто был эвакуирован, помнить об этой блокаде?

– Не знаю, о чём ты. Я никогда не забуду. И дети, и внуки мои не забудут. Да никто этого забыть не может!

Бабы Мани давно нет в живых, как и её детей. Не дожили они до того дня, когда стало возможным обсуждать вопрос: «А нужен ли был этот подвиг? А не правильнее ли было тогда город сдать?!»

Не дожили до того, чтобы в день рождения Гитлера на Невском проспекте можно было увидеть шествие неонацистов. Их, конечно, разгоняют. Но факт остаётся фактом. Не где-нибудь, а в Ленинграде.

Именно благодаря смене поколений такое стало возможно. Значит, эффективная прививка обществу сделана не была. Выходит, и клубы блокадников не помогли. Утрачен какой-то нравственный код.

В современных СМИ на Западе сегодня вы практически ничего не найдёте о блокаде Ленинграда. А ещё какие-то десять лет назад само слово «ленинградец» вызывало неподдельное уважение.

Зато теперь стало возможным появление фильма «Праздник» режиссера Алексея Красовского. Фильма, который в жанре чёрной комедии рассказывает о блокаде.

О том, как некая семья Воскресенских накрывает в Ленинграде праздничный стол 31 декабря 1941 года. Сразу скажу: да, были мерзавцы, которые не пухли от голода в эти страшные дни. Были те, кто сумел даже приумножить своё благосостояние.

В памяти моей семьи об этом тоже есть эпизод. Среди маминых соседей был шеф-повар одного из ресторанов на Невском. В блокаду работал в заводской столовой. Однажды даже моей маме подкинул горстку риса. Люди обойный клей ели, а тут - рис.

Но, правда, не за бесплатно. Не из любви к ближнему. Мама отдала ему последнее золотое колечко.

После войны у него родилась дочка. Моя ровесница. Мы вместе ходили в школу, играли во дворе. Правда, я росла без мамы, а Галя (так её звали) - в полной семье. На 18-летие ей отец подарил колечко. То самое. Моей мамы. Мы все всё знали и продолжали так жить.

Возможно, теперь это колечко носит уже её внучка.

– Но он же не ограбил твою маму, - говорили мне. – Она сама ему отдала.

Да. И это правда. Он никого не грабил. Он просто воровал ту еду, которая могла спасти жизнь ленинградцев.

Вот он, типичный герой фильма-комедии «Праздник». Само появление такой комедии меня пугает. К счастью, не одну меня. В Петербурге поднялся шум. Жители требовали запретить показ. Но режиссёр спокоен.

Вот что он говорит в интервью Би-би-си: «Скандал на ровном месте. Краски сгущает федеральное телевидение, пользуясь тем, что людей раздражает сама комбинация слов «комедия о блокадном Ленинграде». Не будет проката, не страшно. Есть много способов донести картину до зрителя, Интернет, например».

Вам всё ясно?! Вот в чём мой страшный вопрос: у нас что, две не пересекающиеся реальности? В одной - блокадные воспоминания, памятные мероприятия, цветы у подножия памятника на Пискарёвском кладбище. В другой – полное отрицание подвига. Попытка вытащить на белый свет тёмные пятна, которые, безусловно, есть в любой трагедии. И назойливо задавать всё чаще обывательский вопрос: «А зачем всё это было нужно?»

Похоже, такая же картина будет нам предъявлена и к 75-летней годовщине Победы.

А что же мы? Будем молчать и делать вид, что ничего не происходит. Мы здесь в Германии живём, как петербуржцы. Вот нам и предлагают забыть о ленинградцах! Тёмные пятна есть в любой трагедии. Но ведь не каждому дано оставаться человеком в любых обстоятельствах.

Был ещё один страшный вопрос, который меня мучил. Рассказывали, что в городе были случаи людоедства. Говорили об этом шёпотом. «Идешь, мол, по городу, видишь - лежит человек, мягкие места вырезаны». Ужас! Звучит чудовищно. В это поверить не могла.

Теперь, правда, из таких случаев не делают тайны. А вопрос о том, как такое возможно, мучил меня долго.

В девяностые в Доме театральных деятелей на Невском часто собирались члены творческих союзов. На одной из таких встреч мне довелось лично познакомиться с Даниилом Александровичем Граниным.

Позже мы встречались не раз, но тогда я, находясь под сильным впечатлением «Блокадной книги», которую он написал вместе с Алесем Адамовичем, сразу задала этот, мучащий меня страшный вопрос.

Ответ Великого Гражданина запомнила навсегда: «Человек сам не знает до конца своих возможностей. Но оставаться до конца человеком, может только тот, кто силён духом».

Получив этот ответ, я отчётливо поняла, что речь может и должна идти о воспитании следующих поколений на принципах духовности и нравственности. Причём этот процесс должен быть ежедневным. У человека, особенно молодого, обязательно должны быть идеалы.

А если они у него есть, то поборники переписывания истории успеха не достигнут. У меня такие идеалы есть. Ленинградская блокада – один из них.

Сайт ОКС «Русское поле»